Феноменальный Иран
Автор статьи: ученый-востоковед, публицист, д.ист.н. Александр Алексеевич Князев
Исламская Республика Иран — феномен очень динамичной трансформации международной значимости страны — от положения одной из региональных держав до статуса потенциальной великой державы. Во многом феноменальна и история Ирана последних полувека: история противостояния с США, Израилем, многими арабскими странами и коллективным Западом, развития в условиях беспрецедентных до недавнего времени международных санкций и, несмотря на это — самостоятельного, зачастую в одиночку, поступательного движения. И практически постоянно проактивная внешняя политика — следствие международного контекста на всем протяжении истории Исламской Республики, начиная с 1979 года, с победы Исламской революции.
Международное значение Ирана во многом обусловлено его положением в рамках сложившейся политической географии: Иран является неотъемлемой частью сразу нескольких по-своему ключевых регионов: Ближнего Востока и зоны Персидского залива, Южного Кавказа, Центральной и Южной Азии. Это положение просто обязывает работать многовекторно, но не в таком понимании, как это часто понимается — в маневрировании между разнонаправленными центрами силы, а в сугубо географическом, пространственном. Эта специфическая многовекторность диктуется многим: интересами собственной безопасности в целом, заставляя иногда упреждать риски и угрозы достаточно далеко от собственных границ.
Многовекторность Ирана — это постоянный поиск надежных внешних партнеров, в том числе и в том, что относится к обходу антииранских санкций, поскольку жизнь страны в полной изоляции в современном мире означала бы не развитие, а скорее стагнацию. Тем не менее, санкционное давление, как бы его не обходить, существенно сказывается на внутренней ситуации в стране: протесты с социально-экономической подоплекой в Иране не так уж и редки, что в общем-то естественно для любой нормально развивающейся страны. Другое дело, что в эти протесты естественного свойства практически постоянно внедряются радикальные и откровенно террористические силы, управляемые из-за пределов страны. В том числе — красной нитью в действиях по дестабилизации внутренней обстановки в стране проходят попытки раскачать межэтническую ситуацию.
Нужно отметить, что, опираясь на концептуальную исламскую норму отрицания этничности среди мусульман, руководству страны после революции 1979 года удалось достичь высокого уровня консолидации общества на религиозной шиитской основе. Возникали проблемные ситуации (также чаще всего инспирируемые извне) с белуджской суннитской общиной, но они всегда были локальны и никогда не имели общестранового характера. В рамках планов по дестабилизации принципиальное значение для противников Ирана всегда имело создание раскола между персами — с одной стороны, и наиболее крупными общинами, азербайджанской и курдской, с другой. Это всегда было сложно, особенно в том, что касается иранских азербайджанцев: степень их интеграции в общеиранский социум чрезвычайно высока, азербайджанцы составляют большинство в бизнес-элите страны, занимают максимально высокие позиции в политическом руководстве — довольно широко известно, что и верховные лидеры — Имам Хомейни и ныне действующий Рахбар Али Хаменеи — азербайджанцы по происхождению, как и многие из бывших президентов Ирана.
Произошедший в сентябре 2022 года инцидент, приведший к смерти при задержании в полиции девушки — этнической курдиянки из провинции Курдистан — за несоответствующий исламским правилам внешний вид, стал поводом для масштабного агрессивного давления на Иран извне с использованием самых разнообразных средств: от дипломатических демаршей, до откровенно террористических акций. Среди западных прокси-террористических структур замечены «Моджахеддин-э Халк», «Тондар» («Шахская ассамблея»), ряд других, включающих представителей идеологически различных направлений — националистов, левых радикалов, социал-демократов, либералов, монархистов, но объединенных общей идеей отрицания существующего иранского государства.
Эта достаточно продолжительная ситуация по поводу сентябрьского инцидента продемонстрировала ряд более важных, чем ношение хиджаба, конфликтных узлов, существовавших и ранее, но резко актуализировавшихся и обнаруживших сейчас некоторые новые характеристики. Обострившееся противодействие США, Великобритании, Франции и Германии завершению процесса по возвращению к условиям подписанного в 2015 году «Совместного всеобъемлющего плана действий» (СВПД), известного как «ядерная сделка», давно напоминает ситуацию с Минскими соглашениями 2014-2015 годов по украинской ситуации. Очевидно, что для западных участников соглашение СВПД с самого начала носило инструментальный характер: никто и не планировал выполнять его всерьез, а прагматический интерес к сотрудничеству с Ираном некоторых, в основном европейских, компаний, как и склонность незначительной части европейского политического истеблишмента к налаживанию отношений с Ираном, были быстро пресечены политическими решениями, принятыми в Вашингтоне.
В самом Иране ставку на реализацию СВПД и выход из санкционного режима с последующим быстрым улучшением внутренней социально-экономической ситуации делало правительство Хасана Роухани (2013-2021 годы), откровенно западноориентированное, сумевшее своими, в основе — популистскими, программами, заинтриговать значительную часть электората на целых два президентских срока. Фиаско Роухани и его министра Джавада Зарифа создали возможности для формирования более четкого и определенного внешнеполитического курса, отвечающего действительным национальным интересам Ирана: сближение прежде всего со странами евразийского континента. Стратегия правительства президента Эбрахима Раиси на динамичное взаимодействие ИРИ с Россией и Китаем вызвала встречную новую динамику и обновление содержания всего спектра антииранской активности, что позволяет говорить о качественно и количественно новом этапе антииранской стратегии Запада. Понятно, что отношения Ирана с Западом являются и важной составляющей всей происходящей сейчас глобальной трансформации мировой системы международных отношений, новой поляризации мира, в которой значимость Ирана поднимается на новый, в сравнении с предыдущим, международный уровень.
На фоне наметившихся позитивных процессов по улучшению отношений с арабскими странами, Саудовской Аравией в первую очередь, нельзя отдельно не сказать об отношениях Ирана и Израиля. Помимо непосредственных и носящих почти экзистенциональный характер враждебных взаимоотношений, картину ирано-израильских отношений еще в 1980-х годах и, не прерываясь, в настоящее время дополняет и такой сегмент противостояния, который сейчас получил название «гибридных войн» или войн «в серой зоне». Для Израиля беспокоящими объектами за пределами собственно иранской территории являются ХАМАС (в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан) и, едва ли не в большей мере, «Хезболла» (особенно с началом войны в Сирии). Список аналогичных произраильских прокси, создающих угрозы уже на иранской территории — суннитская «Джундулла», леворадикальная «Моджахеддин-э Халк» и откровенно сепаратистская «Партия свободной жизни в Курдистане» (PJAK).
Израильские прокси используются спецслужбами США и других западных стран, а израильская сторона выступает в роли своеобразного субподрядчика. Например, лагеря по подготовке боевиков «Моджахеддин-э Халк» в период американской и натовской оккупации Афганистана до августа 2021 года располагались в провинциях Гильменд, Нимруз, Фарах, Герат, т.е., на иранском направлении, и прямо курировались американскими службами. Непосредственно же, израильские военные и сотрудники разведки действуют в курдских районах Ирана, Сирии и Ирака, тренируя антиправительственные, сепаратистские боевые, диверсионные подразделения и проводя спецоперации. Не обошла эта израильская, а также западная в целом активность стороной и Азербайджан, который, судя по происходящему, вообще рассматривается на Западе как будущий антииранский плацдарм для проведения прямой военной агрессии.
Особого внимания заслуживает размещение в Азербайджане израильской военной инфраструктуры. Турецкое военное присутствие — это отдельная тема. Израиль обеспечивает Азербайджану около 40% всех поставок новых вооружений, для сравнения Турция — лишь около 3%. С 2000-х годов значение бывшего советского Закавказья во внешней политике Израиля резко возросло, заняв значительную часть деятельности курирующего этот регион департамента Центральной Европы и Евразии. В частности, на территории Азербайджана размещены военные объекты Израиля на объектах Кюрдамир и Насосная недалеко от Баку, есть информация о предоставлении израильским военным возможности пользоваться несколькими заброшенными и рядом действующих аэродромов. После войны 2020 года в районе границы с Ираном было отмечено присутствие иностранных наемников из подконтрольных Турции районов Сирии. До войны за Нагорный Карабах вооруженные силы Азербайджана практически полностью были укомплектованы израильскими БПЛА, затем ситуация стала несколько меняться в сторону диверсификации поставок, Азербайджан получил из Турции партию БПЛА «Bayraktar TB2» и ударные БПЛА «STM Kargu» турецкого производства.
Подобных примеров израильского присутствия в Азербайджане множество и, понятно, это не может не беспокоить иранскую сторону. Наиболее резонансный за последнее время теракт в мавзолее Шах-Чераг в Ширазе в ноябре 2022 года был осуществлен с участием граждан Азербайджана… На этом фоне вопрос о том, с какой территории запускались БПЛА для атак на военные объекты в Исфахане и других иранских городах 29 января 2023 года логично предполагал искать в возможных ответах и «азербайджанский след». «След» в итоге оказался курдским, не исключая и азербайджанской причастности к нему.
Нападение на посольство Азербайджана в Тегеране, последующую стремительную эвакуацию азербайджанских дипломатов из Ирана и атаки БПЛА на военные объекты в Исламской Республике в любом случае выглядят как звенья одной цепи. Нападение одиночки на посольство в данном случае можно рассматривать как спланированную провокацию со стороны врагов ИРИ, направленную на резкое обострение азербайджано-иранских отношений. Можно отметить, что в политике самого Баку на иранском направлении всегда было немало вызывающих моментов… Например, выступая на саммите Организации тюркских государств в Самарканде 11 ноября 2022 года, Ильхам Алиев обвинил Иран в притеснении азербайджанцев, тогда же президент Азербайджана заявил, что иранские азербайджанцы «часть нашей нации». При этом идею т.н. «Южного Азербайджана» постоянно и активно тиражируют азербайджанские и турецкие государственные телеканалы. Подобные заявления выглядели бы как неумные, если бы они не были провокационными. К тому же, Баку и до данного обострения систематически вел политику вытеснения иранского влияния из страны, преследования религиозных шиитских деятелей, в том числе прошедшие уже в феврале 2023 года их массовые аресты.
Азербайджанская сторона не прекращает и поток ничем не аргументированных обвинений в адрес Ирана: «…главное, чтобы те, кто подослал террориста, представители иранского истеблишмента, совершившие этот жестокий акт против Азербайджана, должны были предстать перед судом. Только тогда можно будет говорить о какой-либо нормализации отношений», — заявил Ильхам Алиев 19 февраля 2023 года, настойчиво продолжая комментировать инцидент с нападением на посольство. И эта настойчивость не может не наталкивать на вывод о том, что и нападение на посольство могло быть только спланированным поводом для поддержания довольно жесткого напряжения в двусторонних отношениях.
Апелляции азербайджанской стороны к положению иранских азербайджанцев безосновательны, да и в подавляющем большинстве иранские азербайджанцы вовсе не являются противниками действующего политического режима. Идеи отделения от Ирана или объединения с Азербайджаном не пользуются популярностью. Тем более, что и отношение иранцев к Азербайджану трудно назвать слишком уж хорошим, это относится и к иранским азербайджанцам едва ли не в первую очередь, и, в том числе, это отношение связано с артикулируемыми из Баку претензиями на иранские территории. Интересно, что есть даже сторонники пересмотра условий Туркманчайского мирного договора 1828 года с целью возвращения Ирану отторгнутых тогда в пользу Российской империи территорий, составляющих сейчас бóльшую часть территории Азербайджана…
Получившая сильнейший импульс после начала российской Специальной военной операции на Украине трансформация мировой системы международных отношений, вышедшая, судя по всему, на точку невозврата, перевела всю сферу международной политики в существенно хаотизированное состояние, когда позиции множества стран по самым разным вопросам их внешней политики могут моментально меняться до полностью противоположных. Страны-соседи Ирана (географически и политически) в этой атмосфере вовсе не являются исключениями.
Глобальные события 2022 — начала 2023 годов обуславливают качественно новый этап в российско-иранских отношениях, в динамичном сближении двух стран, а также в развитии отношений Ирана и КНР — и это важные показатели глобального процесса изменений. Эти сближения, в частности иранско-российское, — не просто объединение усилий в переформатировании международных отношений по принципу «враг моего врага — мой друг», как может показаться кому-то на первый взгляд. Это сближение и выход на максимально высокий уровень партнерства является объективной необходимостью. Это накапливавшаяся достаточно длительное время жизненная потребность обеих стран с точки зрения их национальных интересов. Достаточно сказать, что в этом процессе присутствует такой очень чувствительный элемент, как практически союзные отношения в войне в Сирии. Конечно, как и в любом движении, двусторонние отношения содержат в себе и немало противоречий, но опыт показывает, что эти противоречия могут быть преодолены в интересах достижения результатов, важных для обеих сторон: согласно известному афоризму о том, что «мир уже не будет прежним».
Когда-то в 1990-х Збигнев Бжезинский писал о том, что «страшным сном Америки был бы союз России, Ирана и Китая». Время показывает, что в этом он не ошибся: пусть и не полноценный тесный союз, но растущее сближение трех ведущих стран центра Евразии на основе всесторонних общих интересов — объективная потребность развития не только для этих стран, но и важнейший этап в формировании «коллективного Востока» в ответ на попытки США и Запада доминировать в мировых процессах в своих эгоистических интересах.